Нынче я жизнь провожал до последнего вздоха, с трепетом смотрел, как она теплится в холодных объятиях природы, искал её в пожухлом убранстве листвы под ногами, в кромке льда по берегам, покрытым инеем, в прощальном крике перелетной стаи. Нашел её в своей груди, болью отзывалась на этот угасающий шепот...

 

Но вот и последние вздохи уже отошли. Смерть воцарилась...

 

Я раньше не знал, что смерть бывает такой красивой и торжественной. Бела и нарядна смерть! Очистила от скверны землю, истоптанную нашими ногами. Всё кругом почиет под белым трауром.

 

И даже вечнозеленая жизнь присыпана белой скорбью, словно пеплом вретище тихого страдальца. Под завыванья вьюги скорбь временами превращается в отчаянный танец Менады...

 

Я стою посреди плеса как его властелин, на водной глади, ставшей ради меня твердью. Отсюда лучше видна драма смерти, из центра этого гигантского Колизея

.

Умолкните все, и дайте мне послушать песню смерти... И вновь в груди трепещет всё тот же отголосок. Я — боль, я — жизнь, я — смерть!...

 

Бела она, чиста, и это цвет надежды. А значит — всё вновь воскреснет, нужно лишь верить в чудо пернатого провозвестника жизни, в чудо нового листика из беременной почки, живого ручья, рожденного под звук капели, и в призрак этой тверди.