– Нет, никогда и ни в чем Искусственный Интеллект, или как теперь модно говорить ИскИн, не превзойдет Поэта! – тряс головой Кобрин, старичок с козлиной бородкой, – и не надо меня убеждать, не трать свое время.

Кравцов, старый друг Кобрина привел в Институт сравнительной лингвистики ИскИна Полу. Странная парочка бодро шагала по коридору за руководителем Отдела Взаимодействия.

– Какая польза поэтам от ИскИнов? – продолжал допрос Кравцова Кобрин, грозно посверкивая линзами очков.

– Новые идеи, тему и ощущения, которые не могли бы прийти в голову человеку! – эмоционально ответил Виктор Семенович.

Все вошли в кабинет, расселись в старомодных креслах вокруг такого же древнего круглого столика. Не хватало только бумажного блокнота и шариковой ручки.

– Помоги, Кобрин, мы же друзья! Взаимодействие поэтов и ИскИнов — тема диссертации моего начальника, – улыбнулся Виктор Семенович, — поработай с ней, мой несговорчивый друг. Посмотри, обучаема ли она, насколько ей присущи качества человека.

Пола молчала.

– Хм, протестируем, – неожиданно хищно ухмыльнулся Кобрин, – извечная проблема графоманов: срифмовать «розы» с чем-либо. Слёзы, берёзы, морозы, грозы, метаморфозы прошу не применять.

– Уточните задачу, что такое поэзия? – попросила Пола.

– Что такое поэзия... Эх! Выдайте мне зарифмованный текст. Обойдемся без троп и… без плагиата.

– Я готова, – немедленно сообщила Пола.

Кобрин хмыкнул, сложил руки на животе, поглаживая большими пальцами жилет.

– Не надо мне дарить, мой милый, розы... Твоя любовь увянет, как лоза. Мне суждено погибнуть от фиброза, блестит в глазах хрустальная слеза, – сообщила бесстрастным голосом ИскИн.

Кобрин и Кравцов сдержали смех.

– Вспомнилось мне заседание ЛИТО «Лира» в одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, – мечтательно произнес Кобрин, – там я познакомился с Верочкой. Дура несусветная, но это была моя первая любовь. Похожа, ах, похожа.

– Вторая попытка, - намекнул Кравцов Поле, – мы ждем.

– В объятиях ли смертных, иль в дрожи юных тел горит огнем победным мой рок и мой удел: быть рупором и розой, быть нитью, маяком. В глуши зооциноза неведом мне покой.

Тут уже Кравцов поднял вверх брови. Кобрин мрачно смотрел в сторону.

– Может, у неё подкрутить что-то надо? – спросил он неуверенно.

– Я вижу, что вам опять не понравилось, – сказала Пола, – позвольте же объяснить.

– Милая моя девушка, что можно в поэзии объяснить? – проникновенно сказал ей Кобрин.

– Всё можно объяснить, для каждого довода есть аргументы. Вспомните Мятлева. Его ругали современники. А теперь во всех учебниках: «Как хороши, как свежи были розы!»

– Ах, забудьте же это мещанство! – начал Кравцов, морщась.

– Мещанами называли городских жителей на рубеже 19 и 20 веков, чем они вам не угодили? – так же бесстрастно вела спор Пола.

– Витя, мне кажется, что я сижу на заседании ЛИТО «Лира» и со мной говорит Зинаида Модестовна Буряк, знатная доярка и комсомолка, стихи которой я не принял в сборник.

– Дима, не расстраивайся, – похлопал утешительно его по плечу Кравцов, – тут есть над чем работать! Главное — рифмы нетривиальны, и художественное изложение присутствует.

- Всё как у людей... – прошептал Кобрин, – пожалуй, мы сработаемся.