— Девочки, загореть успели? — Сан Саныч прятал улыбку в ямочки щёк. Он умел так сказать — не поймёшь, в шутку или всерьёз. — Завтра меняем дислокацию.

— Мы что, плохо работали? Есть нарекания? — решение начальника стройотряда показалось мне странным и необоснованным, но в ответ он нарочито строго произнёс:

— Очень хорошо работали. Даже слишком хорошо. В бикини. Завтра не забудьте надеть робы и ботинки. Три девушки поедут в Горни Стропнице, две останутся на току, в Удоли, заменят там наших ребят.

Неделя строительных работ у деревни Жар была горячей: июль разогрел сковородку асфальта так, что чёрные робы сошли с тела быстрее, чем тонкий слой кожи с носов, обгорелых до красноты. Носить камни для заливки фундамента дома у дороги в летнюю жару — нелёгкий труд для юных дев. Кто первый предложил надеть купальники под широкие штаны и чёрные бесполые рубахи, история умалчивает. Мы старались: таскали булыжники, не падая в обморок и не жалуясь, перчатками и кепками укрываясь от палящего солнца. А рядом трудились простые чешские работяги. Им как будто до нас совсем дела не было…

— Токовать будем вдвоём, — приветливо улыбнулась Наташа, словно Алёнушка из народной сказки, — румяная, крепкая. Ни в Алёнушки, ни в Василисы я не годилась: вес скромный, характер упрямый, вид кукольный.

— Идёте прямо в логово фашиста, — Виктор, комсорг отряда, таинственно подмигнул.

— Кто это такой страшный? — мне не понравился сочувственный посыл сменщика.

— Там пан Бурек руководит. Хвастался, что папаша его воевал в гитлеровской армии.

 

Утренняя прохлада порадовала нас, упакованных в робы и боты. В то далёкое время без Интернета представить себе, что такое ток, городские барышни могли только по картинке из скучной телепрограммы «Сельский час». А здесь — обычный железный забор, открытые ворота, из которых вышел какой-то сельский труженик. Поздоровались. Попросили позвать начальство.

— Добрый день. Вы студенты? К нам опять? — незнакомец ехидно улыбнулся. — Начальник пока занят, но для вас есть задание. Берите метёлки!

Вооружившись крепкими вениками, мы прошли к зданию ангарного типа. Ни красивых гор зерна, ни пашущих комбайнов на золотом поле — обычный пустой ангар с запылёнными металлическими полками. Внутри прохладных стен — полумрак, куда почти не проникали лучи солнца. Наташа лихо орудовала веником. Я стремилась приблизиться к её скорости. Прошло чуть более часа, и вот — все металлические этажерки очищены от мусора и пыли.

Вышли мы, как из трюма корабля, из тёмного ангара, а снаружи — полный штиль: рабочие разбрелись по своим делам. Во дворе, нагретом проснувшимся солнцем, пусто. Вдруг дверь домика-бытовки отворилась, невысокий мужичок средних лет в рабочей спецовке посмотрел на нас оценивающе и махнул рукой:

— Сюда идите!

В комнатке довольно светло и не накурено, минимум мебели: стол, четыре стула, маленький шкафчик в углу. Здесь же умывальник с чистым полотенцем.

— Я шеф, Пан Бурек. Вы к нам на практице из Союза, верно? — медленно проговорил он, перемешивая винегрет из русских и чешских слов, прицеливаясь взглядом.

— Да, нас прислали на замену. Меня зовут Марина, это — Наташа, — чётко разделяя слова, доложила я.

— Снидат можете здесь, — пан Бурек указал на небольшой стол у окошка. — Вода, скленице на столе. Возьмите.

Он вышел и закрыл дверь, а мы распаковали свачину*: свежие рогалики и к ним, как обычно, джем, масло и стальные приборы. Здесь, в деревне у небольшого городка на самом юге Чехии, нас, пользователей алюминиевой столовской утвари, баловали этикетом и отменным качеством блюд. Нигде прежде не встречались такие столовские деликатесы, как в этой глуши. И пусть здесь не было привычного борща или окрошки, но порции местной кухни поражали щедростью объёма и разнообразием. Запомнился неповторимый вкус швейских кнедликов со сливой, обильно политых сиропом и посыпанных мелкой стружкой сыра. За неделю присутствия в Нове-Градах ни разу не повторилось меню в столовой, где бок о бок с нами завтракали, обедали и ужинали простые чешские гурманы — рабочие и колхозники.

Подкрепившись, мы стали искать, чем полезным заполнить остаток трудового дня. Нашли шефа и пристали с вопросом.

— Что делать? — он задумался. — Умеете красить?

— Не только красить, но и рисовать, — гордо заявила я, поскольку попала в студенческий интеротряд, благодаря наглядной агитации, намалевав несколько плакатов за мир и дружбу.

Работа оказалась примитивно простой: мы освежили жёлтой и чёрной краской предупредительную «ёлочку» на въезде в местный ангар. Обиженная творческая натура отказалась от трафарета. Но вдруг возникла крамольная мысль: а как бы среагировал наш новый начальник на лозунг «Нет — фашизму!», написанный чёрным на белой стене? Я прикидывала мизансцену, как вдруг за спиной кто-то произнёс:

— Будете кофе? — мы с Наташей удивлённо оглянулись и почти синхронно кивнули. — Мойте руки, — пан Бурек направился в бытовку, мы — за ним.

Через пять минут зашипела кофеварка, из недр шкафчика явились три чашки, пакет молока, и сам хозяин налил гостям свежесваренный кофе. Напряжение спало, мы разговорились. Пан Бурек деликатно расспрашивал, чему обучаемся в университете, что интересного видели в Удоли и в городке. И тут нас понесло! Железный занавес в мир впервые в жизни был приподнят, поэтому впечатлений — море! Здесь, в неутомительных холмистых и лесных ландшафтах средней Европы, история и природа существовали мирно и хранились бережно: свободно бегали по зелёным лужайкам зайцы и косули, на холме за мостом через быструю речку высились крепкие стены замка и ладные домики — каждый со своим оригинальным фасадом. Всякий раз, проходя под каменной аркой тринадцатого века, мимо средневековых зданий, вдоль площади у старой ратуши, можно было представить проезжающую карету или рыцаря в доспехах, скачущего на турнир прямо по улице Коневовой или Сталиновой. Редкие памятные топонимы благодарно поселились в городке после Второй мировой войны. Вспомнились и чудеса здешней кулинарии, особенный шедевр — швейские кнедлики. Узнать бы рецепт! О магазине, где были куплены прекрасные открытые купальники — причина ссылки на сельхозработы — мы, разумеется, не рассказали.

— Завтра утром сразу заходите на кофе, — произнёс пан Бурек на прощанье.

 

Новое утро, сдобренное горячим ароматным кофе, — это всё-таки начало трудового дня. Шеф понимал по взглядам: мы настойчиво ищем себе применение.

— Поедем в сад, на тршешни!

Через десять минут к воротам подкатил ярко-красный трактор, и пан Бурек пригласил нас с Наташей в кабину. На холме за деревней — небольшой колхозный сад, туда мы и направились под грохот тракторного двигателя. Кабина раскачивалась, мерно скрипели амортизаторы, цветными слайдами неспешно проплывали пасторальные картинки. Свысока очень интересно разглядывать дорогу, по обе стороны которой дружно выстроились одноэтажные домики местных жителей. Где привычные для деревни огороды, грядки и трепещущий целлофан теплиц? Не видно дикорастущих лопухов и гигантов-зонтиков борщевика. Здесь каждый хозяин придумывал украшение дома и палисадника на свой вкус: где-то высилась клумба с цветами, иногда из пышных кустов выглядывали каменные гномы или птицы — всё любовно и бережно устроено, выкрашено и ухоженно.

— Красиво в Чехах, девчата? — громко, чтобы перекричать шум мотора, спросил пан Бурек. — Приедете, расскажите родным, как у нас хорошо. Они-то не были, не видели.

— Мой дядя был — выпалила я сгоряча, — он в шестьдесят восьмом году на танке в Чехословакию приезжал!

Вот зачем я это сказала? Водитель помрачнел, звёздочки в серых глазах потухли. Но я продолжила семейную хронику:

— Приехал по призыву запасников-танкистов. Добрались они с экипажем до Словакии, там, у какой-то деревни, машина заглохла. Сидели тихо, как в танке, боялись выйти. И вдруг по броне постучали. Дядя осторожно выглянул: два мужика с большой бутылью самогона подошли к танку и орут:

— Ваня, выходи, приехали!

— И что ваш дядя? — Трактор остановился. Пан Бурек, придерживая руль, потянулся было за сигаретой, но махнул рукой — вспомнил, что бросил курить.

— Танкисты вышли, поздоровались, местные мужики отвели их в дом, накормили, напоили и спать уложили.

— А танк завёлся?

— Да, завёлся, конечно! Утром трезвые танкисты развернули его и поехали домой. Хорошо, что задержались в гостях: подоспел приказ, можно было спокойно возвращаться.

Ах, какая вкусная была в то лето черешня! С высоких веток пан Бурек доставал ягоды сам. Мы собирали урожай в то, что нашлось под рукой: в бумажные пакеты из-под свачины и в карманы. Вечером в отряде был объявлен черешневый пир.

— Я не знаю, что вы там такое сделали, но «фашиста» явно подменили, — удивлялся Виктор. Мы не поделились подробностями трудовых будней, но утром запасливо подготовили несколько больших сумок «на тршешни».

За десять рабочих дней не всем так повезло с начальством, как нам с Наташей, не все любовались пейзажами и памятниками архитектуры. Не каждому посчастливилось встретить друзей и завести новых в Чехословакии, в которой оставалось социализма всего на пять лет. Как стало известно позже, некоторым подписантам бдительного ведомства приходилось копить впечатления для отчётов на родине. Потому-то они всегда старались сохранять дистанцию в общении, чтобы не попасть под перо своих — таких же невольных стукачей.

 

Последний день пребывания советских студентов на практике в Удоли у Нове-Градов завершался банкетом. Увы, на торжество не были приглашены ни скромные строители из Жара, ни наш пан Бурек — так распорядился кто-то важный «сверху». Незнакомые люди — чешские партийные функционеры, солидные дяди в пиджаках и галстуках, — накрыли стол в парадном зале местного Дома культуры. Прибыл автобус. Пора. И вдруг я заметила идущих вдоль дороги рабочих, среди которых выделялся знакомый силуэт:

— Пан Бурек! Добрый вечер! Вы едете с нами на банкет?

— Нет, — он подошёл, тепло улыбнулся и протянул маленький блокнот, — здесь рецепт швейских кнедликов, жена написала, возьмите.

_____________________________

* Свáчина — от svačinka (чеш.) закуска, второй завтрак в рабочее время.