1. ДЕ ВАРГАС

Солдат фортуны Гонсало де Варгас заботливо стряхнул пыль с рыжеватых сапог.

Сапоги эти появились у него недавно – их прежний хозяин остался у горного перевала, уткнувшись носом в жёсткую траву. Бедняге повезло, он почти не мучился: его мгновенно свалил макан одного из инков, устроивших засаду на отряд конкистадоров. А Гонсало повезло ещё больше, сапоги пришлись ему как раз впору, и солдат легко зашагал по ржаво-красной земле этой варварской страны.

Совсем рядом, в красной долине, солдата ждал сказочный город. Индейцы называли его «Куско». Про этот город плели такие россказни, что у де Варгаса начинало стучать в висках и жечь внутри, будто от сильной жажды. Говорили, Куско – это центр мира, а золота там столько, что даже мощные стены покрыты им. «Моё сердце поражено страшным недугом, и вылечить его может только жёлтый металл», – с усмешкой подумал де Варгас. Он прислонился к тёплой скале и закрыл глаза. Золото – вот бог, творящий чудеса, превративший грязного свинопаса из Саламанки в бесстрашного солдата. И если повезёт, этот бог ещё увидит, как блистательный дон Гонсало будет пить вино из драгоценных кубков, спать на реннских простынях и носить за поясом мягкие перчатки из Кордобы.

До других богов солдату не было дела. И богам до него, наверное, тоже. Куда, скажите, смотрел Всевышний, когда пьяный капитан де Варгас по прозвищу «Римлянин» соблазнил глупую, полнотелую Инес Каско, служанку монастыря Пуэрта-де-Кориа? Создатель, верно, повернулся спиной к тяжёлым стенам обители – а в это время Инес проворно лишилась девственности и столь же расторопно понесла. Она бродила по коридорам монастыря, отупев от животного ужаса и страсти, едва понимая обращённые к ней слова – и скоро нехитрая её тайна была раскрыта. Инес оказалась за забором, де Варгаса-старшего простыл и след – и бывшая кастелянша заковыляла по узкой тропе к дому матери, иногда останавливаясь от давящей на грудь тошноты, с надрывным кашлем наклоняясь над придорожной травой.

Так началась бурная жизнь Гонсало. Жужжанье насмешек, пересудов да перетолков кружило вокруг чумазого байстрючонка, и наконец погнало его прочь из тихой испанской деревушки. Бежать, бежать подальше – туда, где не вспомнят ему ни позора матери, ни присвоенной фамилии отца, ни липкой, грязной бедности его детства. Тогда фортуна, дама шальная и своенравная, подхватила мальца и забросила его сначала в битву под Миланом, а потом в Новый Свет, к болезням и варварам. Неулыбчивого конкистадора не восхищали чудеса диковинной земли – сказочные города, заснеженные вершины и лиановые леса. Он с яростным азартом гнался за величественным доном, давно представавшим ему в мечтах – за новым Гонсало де Варгасом: солдат уже видел, как растерянно захлопает глазами его постаревшая мать, как будут злобно шептаться соседи, не веря, что ослепительный господин – это и есть неграмотный байстрюк, долго сносивший их издёвки. И Гонсало настойчиво шагал вперёд – к своему мерцающему богу, к сиятельному дону де Варгасу, и к заветным перчаткам, прочно захватившим его воображение.

Ночи в этих горах были чертовски холодны. Даже видавший виды де Варгас долго не мог уснуть. От непривычно сухого воздуха чесалось горло, страх и азарт будоражили Гонсало. Завтра – Куско, и фортуна решит, набивать ли ему карманы, сумки и сапоги золотом или неподвижно лежать на этой красной земле в луже крови, под ногами других везунчиков, сгребающих добычу.

Но фортуна помогла своему солдату. Войско инков, потрёпанное немногочисленной испанской конницей, ночью тихо ушло. Оставшиеся в городе людишки только ошалело глазели на лошадей, на волосатые лица пришельцев, на их сверкающие шлемы… Де Варгас ненадолго опешил от непривычного величия, чистоты и порядка – прямые улицы, каменные дома, весёлое журчание воды.

Оправился Гонсало быстро: убедившись, что город безопасен, Франциско Писарро, гордость конкистадоров, отдал Куско своим отважным молодцам на разграбление. Зевать было некогда – солдата ждало древнее золото, плата за храбрость. С холма на пришельцев мрачно смотрела приземистая крепость – две огромные круглые башни, сложенные из гигантских валунов. По слухам, именно там, в бесконечных лабиринтах тёмных комнат, и находились самые богатые запасы.

Вскоре де Варгас уже стремительно шёл по длинным коридорам крепости, освещая дорогу факелом, заглядывал во все комнаты и почти принюхивался, как зверь на охоте: где, где варвары спрятали золото? Ещё одна комната. Безбородый старик неожиданно появился в дверном проёме, торопливо залопотал, пытаясь схватить де Варгаса за рукав потрёпанной куртки. Ага, вот где ты прячешь сокровища!

Крохотные мышиные глазки ярко блестели в темноте и, казалось, смеялись над Гонсало, над его бесполезным поиском. Горячая волна ярости окатила солдата. Де Варгас быстро сунул кинжал под ребро дикарю, отпихнул согнувшееся вдвое тело и шагнул в темноту. Мотки пакли, разукрашенные деревяшки. Маленькое лицо, испуганно глянувшее из угла. Золота не было и здесь.

– Варвары, – в бешенстве прошипел Гонсало и резко бросил в комнату горящий факел. Ярко вспыхнуло пламя, и солдат фортуны вдруг замер, зачаровано глядя, как весело потрескивает под красными огоньками разноцветная пакля.

 

2. ТЕУОТИХИ

Самым прекрасным было созвездие Чёрной Ламы. Наступала ночь – и Лама выходила на Млечный Путь чуть пугливо, недоверчиво озиралась на Лиса, принюхивалась к прозрачному колкому воздуху ночных гор. Потом за матерью робко появлялся мохнатый детёныш – и восьмилетний Теуотихи каждый раз невольно сжимался: ему казалось, что глаза Лиса наливаются красным, и пушистый зверь начинает тихо подкрадываться к малышу, аккуратно ступая по острым песчинкам звёзд. Тогда весь мир замирал, и ждал…

По ночам Теуотихи часто смотрел на небо – он очень хотел увидеть, как Чёрная Лама спустится на землю, чтобы напиться воды из моря. Она пойдёт по Млечному Пути мимо толстой жабы и могучего змея – а потом вдруг прыгнет вниз, словно с горного уступа, и мягко опустится на красную землю Детей Солнца. Теуотихи знал, что пить Лама должна непременно, иначе воды на земле будет слишком много и начнётся потоп – так сказал ему дядя Киспе-Сонко.

Дядя был самым мудрым изо всех, кого знал маленький Теуотихи. У Киспе-Сонко хранились бесчисленные мотки чудесных историй – таких, от которых становилось тепло и грустно, а глаза начинали слезиться. И название у этих мотков было мягкое, ласковое, словно пух – «кипу». Разматывая длинные цветные нити, дядя умел вызывать слова о творце Виракочу, населившем мир – и Теуотихи видел, как первые люди выходят из вод огромного озера, раздвигая упругий жёлтый камыш у самого берега. А если Киспе-Сонко разворачивал знакомый моток, украшенный ракушками с далёкого побережья, то начинала мерно струиться грустная история о достославном пастухе и дочери Солнца. Сказаний было множество – и вслед за неспешной старческой речью Теуотихи бесконечно повторял их про себя, даже когда не совсем понимал, о чём говорят эти волшебные нити.

Но больше всего мальчик любил маленькие пёстрые мотки, полные весёлых сказок. Он радостно хихикал каждый раз, когда лукавая морская свинка уговаривала глупого крестьянина: «Не ешь меня, я вовсе не свинка, а просто работник: маленький-маленький, но очень ловкий и способный». Так ярко видел Теуотихи умные круглые глазки, так ясно слышал плутоватый голосок. Но прекраснее всего была сказка о лисе, одолжившем у птицы клюв: как же радовался рыжий музыкант прекрасным звукам, как весело пускались в пляс на полянке два полосатых скунса!

Только с недавнего времени дядя Киспе-Сонко стал рассказывать новые истории – страшные и нелепые. Будто движутся по красной земле зловещие чужаки: их шерстяные лица похожи на морды лам, они едут верхом на невиданных зверях, извергая смертельный огонь из палок. Но при столь огромной силе они безумны: носят на головах поваренные котлы, которыми никогда не пользуются. Они не чтут ни прародительницу Пачамаму, ни духов гор Апу, ни самого Инти, бога Солнца. Это воры, убийцы и соблазнители, не слышавшие об устоях, которые знает даже ребёнок. Варвары без справедливости и законов.

…Ночь выдалась холодной, и мальчик, сжимаясь в комок под тяжёлыми одеялами, видел, что дядю лихорадит. Проснулся Теуотихи от шума: за стенами слышались крики, звучала странная речь. Он вскочил, и забился в тёмный угол, чтобы не мешать Киспе-Сонко, озабоченно шагающему по хранилищу от одной полки кипу к другой. Вдруг крики раздались уже здесь, совсем близко. Кто-то тяжёлый и страшный шёл по коридору, гулко звенела сталь. Киспе-Сонко метнулся к двери – и перед ним возник незнакомец огромного роста: чёрная волосатая морда, мясистый нос, дикие глаза.

– Пожалуйста, господин! Мы накормим, мы дадим золота, – торопливо заговорил старый хранитель, пытаясь схватить ужасного незнакомца за рукав, увести от бесценных кипу, отвлечь.

Холодно сверкнул серебристый металл – и дядя Киспе-Сонко тихо согнулся вдвое у самой двери. Мохнатое чудовище в блестящих одеждах шагнуло в комнату. По-звериному круглые глаза равнодушно пробежали по моткам древних кипу, по деревянным таблицам, по испуганному мальчику, вжавшемуся в угол. Вдруг чудище издало страшный рык – непонятный, но, казалось, осмысленный – и от этого стало невыносимо жутко.

Метнулось пламя – огромная лапа резко швырнула факел в самую середину священных кипу, и они тут же загорелись, весело потрескивая. Горели прекрасные мотки с ракушками, унося в небытие сказку о достославном пастухе и дочери Солнца. Проворный огонёк подкрался к пёстрым нитям, алчно пожирая весёлых скунсов, хитрую морскую свинку и пушистого лиса, самозабвенно распевающего звонкие песни.

Чудовище замерло, бессмысленно тараща глаза на огонь. Потом, будто очнувшись, оно тяжело повернулось – и скрылось в дверях, задев рыжим сапогом недвижное тело Киспе-Сонко.

Только тогда узкие глаза Теуотихи наполнились слезами. От едкого дыма. От того, что дядя Сонко неподвижно лежал у дверного проёма. И ещё потому, что робкая Чёрная Лама уже никогда-никогда не захочет спуститься на эту землю.

– Варвары, – сдавленно прошептал последний хранитель кипу. – Варвары…