Смеясь, Иван всегда говорил друзьям, что его по жизни ведет труба, с самого раннего детства. Когда отец с матерью заспорили, отдавать его в музыкальную школу или лучше в спортивную, мелкий субъект подал самоуверенный голос:

- Да я потяну их обе, только, чур, я сам буду выбирать, на чем играть!

От растерянности родители с ним согласились. И в свои восемь лет Иван начал осваивать вожделенный инструмент - трубу, а параллельно пинать мяч в футбольной секции. С тренером юный футболист сразу договорился, что ни при каких обстоятельствах не встанет на ворота. Чтобы руки не портить. Тренер посчитал условие уважительным, а Ванька свою выгоду поимел: охота ему было маяться в воротах, когда все ребята носились, как оглашенные, по полю!

Труба перед всеми остальными инструментами тоже имела несомненные преимущества. Во-первых, размеры, не то что у какого-нибудь контрабаса или пианино! Труба всегда под рукой, а когда из одной школы перемещаешься в другую - и под ногой, спрячешь - и никому глаза не колет! Во-вторых, дома никто не заставит заниматься сверх меры, это же выдержать надо такие звуки. Ну, а в-третьих - голос! Победный, командирский, явно мужской, не зря ведь она и в бой ведет полки и армии, Ванька знает, кого в друзья выбирать!

Даже когда его заставляли участвовать в концертах школьной самодеятельности, стыдиться своего выбора ему не приходилось. Выйдет на сцену, башку запрокинет, ногу в концертном лакированном ботинке отставит, трубу свою вскинет - и зал покорён! Мало что пацаны все замрут, девчонки поголовно влюбляются. Вы еще не слышали, как он марш из оперы "Аида" Верди наяривает, - вся школа готова за этой трубой на край света маршировать!

Он когда услышал легенду про Крысолова, который детей игрой на флейте увел из города, небрежно так спросил рассказчика: "А это точно флейта была, не труба разве?"

Словом, всё у Ивана сложилось, и труба звучала все увереннее, и мяч попинать всласть удавалось. А то, что с алгеброй и химией не всегда взаимопонимание находил, так объяснимо. Не семи пядей во лбу родился человек, и зачем музыканту химия, сами посудите... Родители смирились. Мать была покорена уже тем, что мальчик часами просиживал над нотами. Отец сам военные оркестры обожал, это вам не Шопен на фортепьяно, серьезные мужики звуки извлекают.

Как-то так вышло, что, получив аттестат, Иван без малейшего страха, по собственной инициативе отправился в военкомат. Прямо с инструментом и с документом из Гнесинки. Там с большим изумлением и с любопытством его выслушали (играл, как бог!), документы полистали, покивали и свели с дирижером Большого военного оркестра. Нет, не зря Иван повторяет, что его труба по жизни ведет! Действительную службу он проходил в этом самом оркестре. Да так потом в нем и на сверхурочную остался: с большим куражом играл, но и ансамбль уважал, не вырывался неурочным петухом из оркестра. Петр Васильевич, дирижер тот самый, серьезные способности у Ивана разглядел, вот только...

- Ты, Иван, мог бы и солировать, самостоятельно выступать, но шибко много всего сразу хочешь, разбрасываешься, почем зря. Так сольную карьеру не сделать, уймись маленько, сконцентрируйся!

Вот уж нет, поперек жизнелюбивого характера Иван пойти не мог, всего ему хотелось, музыки, путешествий, впечатлений, а тут и девушки сплошь красивые с букетами на сцену лезут. Да и как это в двадцать два года себя стреножить можно? Бурный роман с Аглаей кончился веселой свадьбой где-то на гастролях. Родители только ахнули, когда он, явившись в Москву, на родительскую квартиру с волоокой красавицей, представил им: "А это моя жена! Я сейчас опять уезжаю с оркестром, а вы тут помогите ей освоиться... Да она сама скажет, чего хочет, учиться или на работу куда-нибудь". Матушка так и села, вот уж сюрприз, так сюрприз!

Они еще главного не знали, что через ...ну да, через семь месяцев быть им дедом и бабкой, это им уже Аглая, потупясь, сообщила, когда трубач ускакал. Так им и пришлось вместе с молодухой быт устраивать, уплотняться, нужной мебелькой обзаводиться.

Да вы не поняли, ничего им Иван не подкинул, никого не бросил, вернулся из командировки нежнее прежнего, и всё заработанное матери... тьфу ты - жене - отдавал сполна, и по магазинам летал, словно на крыльях, и с отцом на рыбалку, как обещал, смотался. Как только на все хватало времени и энергии! Тут же всему семейству, как самую радостную новость, сообщил, что хочет сделать сайт своему оркестру, размещать там фоторепортажи о поездках и концертах.

- Вы только представьте, - с восторгом излагал Иван, - мы ведь в таких краях бываем, с такими людьми встречаемся, и нас встречают, как... как... даже не знаю, как кого! Но потом никаких следов не остается. А тут будут фотографии, рассказ о том, как выступали, что видели, случаи бывают очень интересные или смешные.

- А кто фотографировать-то будет? - поинтересовалась жена, - вам ведь ставку такую не дадут. Только что оркестр танцевальной группой обзавелся, у вас уже приняты костюмер, гример...

- Да не надо никакую ставку, - радостно парировал муж, - я буду снимать! Завтра пойду аппаратуру подбирать, я уже знаю, какие объективы брать.

- Тебе уже и деньги выделили? - опять спросила жена.

Иван и этому вопросу обрадовался, словно заранее похвалы от Аглаи ждал:

- Да зачем выделять, я же на свои покупаю, понимаешь, это будет моя аппаратура! Ну, вот как труба - разве она может кому-то принадлежать, если я на ней играю!?

Аглая только головой покачала. И правильно. Какая тут семейная жизнь, если у мужа голова трескается от бредовых идей. Мало что на трубе надо практиковаться, чтобы форму не потерять, так он еще ночи напролет у компьютера горбатится, над сайтом колдует. Для него это дело совсем новое, но до чего же ко всему способен оказался, просто на диво! И сайт сделал, и фотосъемку начал осваивать. Только тем Аглаю и утешил, что снимал ее, как модель, во всех ракурсах: в парке, в храме, в оконном проеме, при солнечном свете и в сумерках.

Родился сынишка, Иван Иванович, горластый, что твоя труба! Но и дед, и папаша только веселились, когда младенец им ореж устраивал: понятно, командирский голос устанавливает, в суворовцы пойдет! Аглая и матушка на них в ужасе руками махали, идите со своими фантазиями, куда подальше.

Идите... Так и то сказать, тесно стало в родительской квартире, надо бы своей обзаводиться. А у Ивана в голове - сайт, фоторепортажи, написать текст оказалось делом непростым. Но оркестр уж воспринял затею своего трубача как нечто обязательное, требовал оперативности, полноты восприятия и отражения! Теперь каждый старался под его объектив попасть, в свободные от концерта часы тащили его на прогулку по незнакомому городу, чтобы заснял их в обнимку с памятниками. А Иван и не возражал, все ему в охотку, всё интересно, и ничем поступиться он не может!

Тут новая затея: танцевальный коллектив просит на репетициях зафиксировать сценки и связки, чтобы работать было сподручнее, - он и на это легко согласился.

Поначалу Аглаю все эти сумасбродства мужа только веселили, но ... как-то расходиться стали их интересы. Скоро обязательные командировки мужа стали в ее глазах выглядеть не работой, не средством к добыванию денег, а исключительно развлекательным мероприятием. Она ведь тоже сайт этот оркестровый ревнивыми глазами просматривает: играют, гуляют, пляшут, цветы от девушек принимают... Ну, кто бы это все вытерпел? Иван на ее выговоры резонно ответил:

- Аглаюшка, так ведь работа у меня такая, я другой и не хочу. Ты из меня слесаря или маляра собираешься сделать? Уволь, ничего не выйдет. И в компьютерщики я не пойду, не та квалификация, ты ведь знала, меня труба по жизни ведет!

Вот и весь разговор. Но чем больше дома у него мрачнела Аглая, тем безудержнее он рвался на работу, на репетиции, на съемки. Матушка осторожно снохе сказала, что с Иваном так нельзя, изо дня в день скандалить, плохо может кончиться.

- А мне и сейчас уже плохо, - сердито ответила Аглая. - Чем это кончится, даже не интересно. Вы видели, как он танцорок снимает? А я видела.

Да. Она правильно угадала. Иван снимал Марину не объективом, а влюбленными глазами, это видно было и слепому! Она царила везде, на концертах, прогулках, в самолете в кресле, в поезде на подножке. Любой посетитель сайта понимал, что эта голубоглазая балерина, изящная, озорная, в коллективе военного оркестра - главная звезда!

Отец, случайно подслушав женский разговор, тоже изучил сайт пристрастными глазами и признал, что Аглая все правильно угадала. Попробовал поговорить с Иваном. Тот против обыкновения выслушал отца серьезно и внимательно. Помолчал. Потер руки в некотором затруднении, а потом откровенно сказал:

- Знаешь, батя, вот ты говоришь, что нехорошо это. А мне - хорошо! Я Аглаю с сыном не обижу, я к ней по-доброму отношусь, но душа к ней уже... не горит. А Маринка моя, как цветок, как птица, как чудо непрерывно меняющееся. С ней и говорить, и молчать хорошо, мы на одной волне... Я таких больше не видел и, наверное, не увижу. Я не могу от нее отказаться, понимаешь? Ну, почему нельзя, чтобы они обе были, каждая на своем месте? Пусть все так и останется, не трогай, не шевели!

- Да ты, Иван, точно с ума сошел, - развел руками отец, - ты же не магометанин какой-нибудь, чтобы гарем содержать! Сейчас это Аглае не нравится, а потом и Марине не понравится, женщины тоже собственницы, поверь уж мне. Да вообще о чем мы говорим, кто бы нас, дураков бессовестных, послушал!

Отец в сердцах сплюнул и ушел, посчитав, что достаточно вразумил сына. А Иван в задумчивости достал из футляра трубу, помял одну о другую губы, и заиграл. Мелодия была светлая, солнечная, нежная, пел влюбленный голос, пел нечто не зафиксированное нотами, никому не принадлежащее, кроме как этому истончающемуся моменту. С некоторых пор Иван начал сочинять музыку. Сначала импровизировал, отталкиваясь от классических образцов, а потом совсем оторвался от земли и ушел... в межгалактическое пространство. Что-то он уже записал, что-то вызревало, формировалось глубоко внутри. Дирижер Петр Васильевич как-то послушал страдания и восторги влюбленной трубы и потрясенно спросил:

- Ваня, ты записываешь это?.. Непременно записывай, как бы ты к своей музыке сегодня ни относился, непременно! Ты слышишь меня?!

- Слышу, - смущенно откликнулся трубач, - записываю, но не всё. Мне не всё нравится. Но есть... Вот послушайте.

Он заиграл. Труба была сама на себя не похожа, игривая и легкая, звуки скользящие, не акцентированные, мелодия прерывистая, но красивая необыкновенно. Ох, да кто же может музыку словами обозначить! Петр Васильевич только и сказал настойчиво и почему-то сердито:

- Всё записывай! Всё! Без тебя потом разберутся, стоило или нет положить на ноты! Послушай старого музыканта.

- Ну, почему без меня, - польщено спросил Иван, - я ведь еще живой, разберусь, обещаю вам, что хорошую вещь не выкину, у меня память отличная.

Он опять собирался в командировку. На этот раз летел военный оркестр к местам боевых действий, порадовать наших парней на далеких рубежах музыкой, подбодрить, напомнить, что они Родиной не забыты. С Аглаей перед поездкой старался быть помягче, поласковей, с сынишкой гулял, играл, даже на трубе ему целый зоопарк изобразил. Кидался мать на кухне заменить, обещал устроить вечер с фирменным турецким пилавом.

Отец глаз не поднимал, только крутил головой, повторяя про себя: "Молчи, старый, не буди лиха, пока тихо!" Он же отвозил сына в аэропорт, по дороге говорили о пустяках, один раз только, не сдержавшись, он спросил Ивана:

- Эта... балерина-то летит туда тоже?

На что Иван легко и без всякого подтекста ответил:

- Нет, танцевальную группу решили не брать, негде им там дроби отбивать, не те условия.

- Ты и сам смотри, будь поосторожнее, - на всякий случай предостерег отец.

Иван рассмеялся.

- Я ведь на трубе играю, а не с автоматом Калашникова выступаю, ну, насмешил, батя!

Попрощались, обнялись. В самолет кроме оркестрантов рассаживались сменные бригады медработников, какие-то люди с суровыми замкнутыми лицами. Но все это музыкантов не касалось. Перелет долгий, поспать, отдохнуть, выступить - и через день домой. В таких командировках не погуляешь и не поснимаешь. А жалко! Такие бывают кадры, такие виды! Иван уселся, потолкал локтем соседа, кивнув на проходившую к своему месту симпатичную медсестричку. Тот весело воззрился, полез знакомиться. Так в посадочной кутерьме пролетело время. Пристегнулись, взлетели.

После получасового полета к привычному реву моторов примешалась какая-то воющая нота, стремительно полетела навстречу им земля, потом морская гладь и на запредельно отчаянном звуке они врезались...

Иван только и успел подумать: "Труба! Вот теперь точно - труба".

Никто из них так и не успел ни увидеть, ни понять, во что они врезались, и в какой момент самолет взорвался, далеко разлетелись куски фюзеляжа, тела, инструменты. Следственная бригада работала по версии "теракт".

Только и остался от талантливого влюбленного человека маленький Иван Иванович. Даже музыку записать не успел.