Это был хороший день. Порфирий Захарович, девяностопятилетний старик, седой и статный, провожал сына. Разговор у них получился дельный и приятный. Порфирий устал жить один, вести хозяйство стало тяжело, и сын нашел подходящий частный пансион для престарелых. Дело к столетию катится, дома никаких развлечений, а там он, может, приятелей заведет, старушку какую симпатичную, будет целыми днями в шахматы-шашки играть, телевизор смотреть да газеты почитывать. Никакого тебе хозяйства, постылого копания в земле до ломоты в костях... Обеды, опять же, тебе готовят симпатичные кухарочки... Преисполненный приятными мечтаниями, Порфирий Захарович, прикрыв глаза, нежился на солнышке. Но только он начал задремывать, как в сарае раздался оглушительный звон, словно все металлические инструменты разом попадали, устроив страшную какофонию. Старик кинулся было туда, но нога попала в неизвестно откуда взявшуюся яму, и Порфирий грохнулся как подрубленное дерево. Земля вышибла дыханье из груди, и он потерял сознание. А когда очнулся и открыл глаза, увидел, что его окружили маленькие коренастые человечки высотой с горшок, держащие в руках кто вилы, кто ножи, кто еще какие-то непонятные острые предметы. «Здорово я приложился головой», – подумал Порфирий.

 

– Ты никуда не поедешь! – пропищал один из человечков.

– Бесы?.. – ошалело пробормотал старик.

– Мы мирные садовые гномы, – отдал честь гном, воинственно звякнув вилами. – Мы хотим, чтобы ты остался. Тебе будет плохо в доме престарелых, там злые сиделки и плохо кормят.

– Да, – добавил второй, - Дом престарелых – кладбище для стариков.

– И что мне теперь делать?

 

Порфирий, тряся головой и кряхтя, сел, и гномы тут же обступили его, угрожающе наставив оружие.

 

– Будешь писать отказную! – сказал главный, с вилами.

– Кровью, – добавил второй, – Чтобы не передумал.

 

Порфирий Захарович встал и, шаркая, в сопровождении не доходящего ему до колена конвоя, двинулся в дом. Потрясенный происходящим, он сел за стол и погладил трясущейся рукой его поверхность.

 

– Писать-то на чем? Листов чистых у меня нет.

 

Гномы (а их было семь) мячиками попрыгали на стол, и самый старший из них, с бородой до самых ботинок, вынул из-за пояса свиток неопределенного цвета и кинул его старику.

 

– Будешь писать на нем. Это кожа девственниц.

– Девственных гусениц, – поправил его товарищ.

– Я и говорю – девственниц, - кивнул бородатый.

– Какая гадость, – возмутился Порфирий, брезгливо отодвигая гусеничный пергамент.

– Пиши-пиши, а то глаз выколем.

 

Один из гномов положил на стол тонкий трехгранный стилет и ногой подтолкнул его к пленнику. Порфирий подобрал оружие и, поколебавшись пару секунд под пристальным взглядом маленьких существ, проткнул палец. Кровь струйкой побежала по коже.

 

– Чего писать-то?

– Я, Порфирий Захарович, отказываюсь от дома престарелых навеки вечные и обязуюсь...

 

Пока длиннобородый гнусаво надиктовывал текст, Порфирий усердно водил пальцем по коже гусениц-девственниц, но с каждым написанным словом возмущение в груди старого фронтовика нарастало. Даже проклятые фрицы не заставили его дрогнуть под прицелом автомата, а эти гнусавые шпингалеты – тем более. Возмущение его достигло предела, когда один из гномов с недовольной харей имел наглость брякнуть, что, мол, старик, протыкай другой палец, а то в этом крови не осталось.

 

– Крови, говоришь, во мне не осталось?!

 

Рассвирепевший Порфирий опрокинул стол, поддал одному из свалившихся гномов ногой так, что тот улетел к печке и сполз на пол тряпкой. Другого, бросившегося на него с миниатюрными, но весьма острыми вилами, Порфирий насадил на трехгранный нож – ловко, как когда-то в далеких сороковых колол фашистов в рукопашной. «Помнят руки-то!» – мелькнула мысль у старика, он было обрадовался стремительной победе, но не тут-то было. Оставшиеся гномы двинулись на него, взяв в полукольцо. Порфирий схватил кочергу и дугообразным движением послал сразу троих маленьких мерзавцев в нокаут. Двое оставшихся, кинув в старика ножи, ретировались под шкаф.

 

– Мы до тебя еще доберемся, старое ты мурло! – ехидно закричали они оттуда. – А контрактик-то ты подписал!

 

Один из поверженных у печки гномов, трясясь и пошатываясь, встал на ноги и злобно сверкая глазами, двинулся на старика:

 

– У тебя есть пять минут на размышления, не согласишься остаться по доброй воле – сам пощады запросишь!

 

Порфирий замахнулся на него цветочным горшком, и гном проворно скрылся под шкафом.

 

Старик заскочил в соседнюю комнату, закрыл дверь и, зажимая оцарапанную гномьими ножами руку, схватил с тумбочки телефон.

 

– Алё, алё! Коля, это ты? Знаешь, сынок, я решил не уезжать на этой недели в пансионат, нужно доделать кое-какие дела.

 

Ему ответил хриплый взволнованный голос:

 

– Папа, прошу тебя, уезжай, эти существа только что схватили моего сына, они приставили к его горлу нож и сказали, что я должен заставить тебя уехать...

– Какие существа? Садовые гномы? – сердце Порфирия Захаровича бешено застучало.

– Какие еще гномы? Эти существа сказали, что они домовые и хотят переехать в твой дом.

 

Из трубки донесся плач:

 

– Папа, прости...

– Ничего-ничего, сынок, держитесь, папа приедет прямо сейчас, только кое-что захватит с собой.

 

И Порфирий Захарович быстрым шагом двинулся в погреб – там, за мешками с картофелем, в самом углу, он хранил заветную реликвию, своё верное армейское ружье, никогда его не подводившее.