«Не гоняйся за счастьем: оно всегда в тебе самом»

Пифагор

Рабочий день был почти на исходе. Она посмотрела на циферблат электронных часов. Последний пациент опаздывал на четверть часа. Но Эдера знала, что он обязательно явится. С того момента, как Андреа переступил порог её кабинета, он не пропустил ни одного сеанса. Он мог задержаться, но всегда приходил.

Ровно год назад точно так же за окном шёл сильный дождь. Андреа появился на пороге кабинета промокшим насквозь. Он, дважды безуспешно попытавшись прикрыть дверь, встал, не решаясь пройти в середину комнаты. Эдера сразу заметила, что его нерешительность была связана отнюдь не с мокрым плащом, с которого непрестанно капало на паркет у входа. Профессиональное чутьё ей подсказывало, что всю дорогу он шёл, полный решимости принять помощь, готовый к откровению с незнакомым человеком, подобно лучнику, что, долго и точно прицелившись, наконец отпускает тетиву, целиком уверенный только в одном и неотвратимом-его стрела непременно поразит цель. В верности своих догадок Эдера всецело убедилась при виде аккуратно сложенного зонта, который незнакомец осторожно достал из вымокшего кармана. Как будто хозяин, блуждая в лабиринтах своих мыслей, напрочь забыл о его существовании, и даже непрекращающийся ливень оказался не в состоянии хотя бы ненадолго отвлечь его от раздумий и раскрыть над головой это нехитрое спасающее изобретение. Однако, когда растерянный взор упал на дверь с табличкой "Психолог Эдера Конти", он вдруг испугался, что выход из лабиринта вот-вот исчезнет, став очередным тупиком, уверенность тотчас уступила место робости и витающему в воздухе ощущению раскаяния—незваным и частым гостям этого кабинета. Тогда Эдера сразу принялась за выдворение этих непрошеных визитёров:

-Добрый вечер! Похоже, сегодня ко мне на приём записался сам осенний ливень?!—она одарила незнакомца добродушной улыбкой.

-Простите! Ума не приложу, как я мог…--он запнулся, растерянно разглядывая полы своего плаща и образовавшуюся возле ног лужицу.

-Забыть про зонт?—Эдера продолжала улыбаться. Казалось, напряжённость незнакомца стала потихоньку спадать, и он смог еле слышно представиться:

-Я Андреа Риччи. Мне было назначено на среду в половине шестого вечера, или я ошибся?

-Нет-нет, синьор! Всё так и есть. Именно Вас я и ждала.—Эдера, подойдя к нему, протянула руку. Андреа замешкался: его левая рука была слегка испачкана, а правой- он всё еще сжимал зонт. Эдера жестом указала на едва заметную за дверью миниатюрную вешалку. Он передал ей зонт и стал медленно снимать плащ, чтобы непрекращающиеся капли ненароком не попали на её бежевый брючный костюм. Кое-как повесив плащ на пластиковый крючок, Андреа осторожной поступью, стараясь как можно меньше следов оставлять на овальном бирюзовом ковре, подошёл к Эдере, которая с плохо скрываемым удивлением рассматривала зонт.

-Да-да, синьорина, понимаю, что Вы, еще не начав свой первый сеанс, сами задались вопросом, как я мог вместо мужского зонта взять с собой женский.—Едва заметное подобие улыбки тронуло уголки губ Андреа и тут же исчезло.—Просто я выходил из дома на рассвете, в прихожей было темно, и не хотелось, включив свет, потревожить сон Бьянки. А мой зонт и антука жены очень похожи и по цвету, и по упаковке, вот и вышла путаница. Теперь я даже рад, что совершенно забыл о его наличии в моём кармане.

-Синьора,--поправила Эдера, усаживаясь в кресло-диван напротив Андреа.

-О, извините, Вы так юны, что немного трудно представить Вас в образе замужней женщины,--смущённо ответил Андреа, закидывая ногу на ногу.

-Благодарю, Вы любезны!—Эдера поняла, что огромная ледяная глыба напряжения дала трещину. Теперь необходимо было растопить её окончательно.—Вы правы, я несколько удивилась, однако не антука тому причина, а необычайно красивый лебедь-оригами, что в виде брелка прикреплён к его рукояти. А эта буква «Б» на крыле птицы! Она завораживает своей вычурностью! Сразу заметно—ручная работа. Вы редкий умелец и знаток неординарного вида искусства.

-Нет, синьора! Это хобби жены. По профессии она художник-дизайнер. Мой тесть был дипломатом, и Бьянка долгое время жила в Шанхае, где у местного старожила научилась всем премудростям складывания фигурок из бумаги. Солнце, цветы, птицы, корабли, даже мечту…--Андрея задумчиво посмотрел на скользящие по окну капли дождя и, не отводя взгляд от серебристых струй, добавил,--она может сложить всё из обычной бумаги. Только вот нас двоих ей никак не удаётся свернуть в счастье…Наверно, потому что «нас» больше нет, есть «она» и есть «я», а оригами складывают из одной бумаги…

Последние слова Андреа стали отправной точкой, отдельными обрывками разорванной в клочья бумаги, из которых он пытался собрать мозаику того, что когда-то называлось одним счастьем на двоих. А место шанхайского наставника заняла Эдера. Шаг за шагом она вела его к намеченной цели, осторожно пытаясь рассеять чёрные мысли, превратившие некогда сияющее счастье в ускользающий мираж. Порой Андреа выбегал из кабинета, будучи не в силах сдерживать вопль души, разрывающейся между безмерной любовью и подозрениями. Сомнения в верности жены, подобно кирпичикам, выстраивали стену между им и Бьянкой, которая свои частые и продолжительные отлучки объясняла необходимостью побыть в одиночестве, чтобы верно выбрать цвет и деталь для будущего интерьера по поступившему заказу. Впоследствии неповторимая гамма цветов в сочетании с какой-нибудь малюсенькой, с первого взгляда даже незаметной статуэткой, став «изюминкой» дизайна, вписывала имя Бьянки Риччи в список необычных и блистательных креативщиков. Об очередном успехе писали на первых полосах ведущих газет и гламурных журналов. Отголоски большой удачи ещё не успевали умолкнуть, как Бьянка возвращалась домой, и былая страсть вспыхивала с новой силой. В эти дни во время сеанса Эдера видела, как от счастья светились глаза Андреа, он не мог вымолвить ни слова, лишь улыбался и жестами пытался, отвечая на вопросы, передать свои ощущения. Состояние эйфории Андреа вызывало у Эдеры слёзы радости. В те моменты в ней психолог уступал обычной женщине, неистово желающей, чтобы её любили столь же сильно. С недавних пор она почувствовала, что нечто необъяснимое отдалило от неё Матео. И с каждым днём эта бездна становилась шире и глубже, хотя никаких зримых и ощутимых изменений в поведении Матео не было. Он был так же любезен, внимателен и чуток по отношению к ней, как и в первые дни после свадьбы. Однако чувство страха взялось из ниоткуда и вдруг. Эдера, способная помочь другим вернуться к себе, вынуждена была в душе признаться, что бессильна перед собственной боязнью, которая, как фантом, ускользала, стоило ей только добраться до сути, и появлялась вновь, чтобы омрачить радостный миг прикосновения нежности.

Но сегодня она не хотела думать об этом. Через несколько минут Андреа должен был придти, и Эдера собиралась сказать, что он больше не нуждается в её помощи, ибо ему, в конце концов, удалось сложить счастье, и не из бумаги, а в своё сердце. Постепенно, открываясь Эдере, Андреа понял, в чём заключалась его самая большая ошибка—нельзя складывать счастье из бумаги! Такое счастье либо горит дотла, либо рвётся на мелкие клочки. И возрождённое из пепла или склеенное из обрывков, оно никогда не будет прежним. Андреа, отпустив Бьянку, сумел обрести счастье, которое только мелькало, когда она была рядом. Теперь Эдере следовало убедить Андреа, что он в состоянии сохранить это счастье в своём сердце, пока им не овладеет та, которая разглядит, насколько оно ранимо, хотя и бьётся в мужественной груди. Эдера не могла справиться с подавленностью, которая с каждым днём охватывала её все сильнее и сильнее, и понимала, что это может передаться Андреа, огромными усилиями переборовшему угнетение за долгие триста шестьдесят пять дней.

-Извините, синьора! Кажется, я снова испачкал Ваш паркет!—голос Андреа оторвал её от раздумий. Она обернулась—Андреа выглядел точь-в- точь, как год назад—дождинки весело капали с его плаща и волос, но неуверенный и растерянный синьор Риччи затерялся в прошлогоднем осеннем ливне, потому что Андреа искренне смеялся.—На этот раз я не хочу испачкать Ваш изумительный ковёр, только попрощаюсь и уйду, мой поезд отбывает через полчаса.

Эдера, облегчённо вздохнув про себя, протянула руку. Андреа поднёс её руку к губам и тихо произнёс:

-Мне трудно объяснить, но я уверен в одном—Вам тоже необходимо свернуть счастье, и тогда эти глаза заблестят как в первый раз, когда к Вам в кабинет ввалился сам осенний ливень.

Эдера не шла, она почти бежала домой, ей хотелось поскорей прильнуть к груди Матео и послушать, как там бьётся её счастье. Однако, едва войдя, уже в тёмной прихожей подавленность надавила на неё с новой силой. Матео, уходя на работу, никогда не выключал маленькое бра над овальным зеркалом, а сейчас прихожая была полностью погружена в темноту. Она осторожно нажала на выключатель. При слабом неоновом свете бра Эдера разглядела чемодан и небрежно брошенную на него куртку, а на столике под зеркалом лежала записка: «Прости меня, Эдера! Каждый день, поворачивая ключ в замке, я думал—вот, сейчас всё скажу! Но так и не осмелился. Однако понимаю, что продолжать обманывать тебя—это значит предать «нас», то единое, чем мы были еще год назад. А я хочу сохранить «нас» как дорогое сердцу тёплое воспоминание, что встаёт перед глазами в последние минуты жизни. Эдера, я не скажу, что полюбил другую, потому что сам никак не могу найти подходящее слово, чтобы назвать своё чувство к ней. Но именно моя любовь к тебе не позволяет осквернять «нас» низменной ложью. Я забрал лишь часть вещей, за остальным- зайду позже». Эдера, прислонившись к стене, медленно опустилась на пол и, взяв куртку Матео, прижала её к груди. Ком подкатывал к горлу, она проводила дрожащими руками по куртке, представляя, что обнимает мужа. И вдруг Эдера почувствовала, как под её пальцами что-то зашуршало, будто смялся листок бумаги. Она запустила руку в карман куртки и достала…лебедя-оригами, на крыле которого золотистой гуашью была выведена буква «Б»…