[Фрагмент повести "Антигона и её братья"]

 

***

Вчера поймали двух лазутчиков. Кажется отца и дочь.

 

Признали чужаков. Окликнули, спросили, что им надобно. Мужчина принялся говорить о том, что они будто бы прибыли навестить родню, но, оборвав речь, схватил девочку за руку и бросился бежать. Их настигли. Мужчину избили до бесчувствия, девочкой попользовались. Особое остервенение вызвало то, что она оказалась глухонемой. Их, непонятно почему, привели к нему. Мужчина, ему, похоже, отбили лёгкие, говорил тихо, то и дело загибаясь от кашля и тараща глаза. Девочка напоминала смертельно перепуганного зверька. её колотило такая дрожь, что, казалось, она тотчас умрёт от нестерпимого ужаса.

 

***

 

— Откуда вы? — спросил Этеокл.

 

— Из деревни, — ответил мужчина, с трудом шевеля разбитыми губами.

 

— Как зовётся деревня?

 

— Никак не зовётся. Нету её.

 

— Как это нет? Куда девалась?

 

— Сожгли.

 

— Кто сжёг?

 

— Огонь сжёг.

 

— Кто именно сжёг?

 

— Откуда нам знать. Пришли люди, стали жечь, так и сожгли.

 

— А ты сам-то думаешь, кто?

 

— Сам-то я думаю, что жить мне негде. И есть нечего.

 

— Ты дерзок. Знаешь, кто я?

 

— По всему видать, большой человек.

 

— Отчего тогда дерзок? Тебе жить не хочется?

 

— Хочется. Да что толку. Все равно убьют.

 

— Вы лазутчики?

 

— Не знаю. Слово мудрёное. Если лазутчиками у вас зовут тех, кому податься некуда, стало быть, лазутчики.

 

— Кто послал?

 

— Нужда.

 

— Что вы здесь делали?

 

— Искали, куда податься.

 

— Ты сказал, что искали родственников. Но не сказал, кто они, родственники. Почему?

 

— А не знал. Но думал, авось найду в городе родню.

 

— Отчего бросился бежать?

 

— Почувствовал недоброе.

 

— Знаешь, что с тобой сделают?

 

— Что тут знать. Убьют.

 

— В лучшем случае. Смерть разная бывает.

 

— Смерть бывает одна.

 

— Похоже, ты ничего не боишься.

 

— Смерти боюсь. Потому что не знаю, что это такое. Что такое боль, знаю. Любую боль перетерпеть можно. А дозвольте вас попросить.

 

— Проси.

 

— Меня убейте, коли так нужно. Девчонку отпустите. Она ни в чём не виновата. Не дочь она мне, пристала по дороге.

 

— Ни в чем не виновата. А ты, значит, виноват?

 

— Конечно, виноват.

 

— Так ты всё-таки лазутчик?

 

— Я же сказал — лазутчик.

 

— Что же ты делал?

 

— А что лазутчики делают?

 

— Лазутчики? Вынюхивают, выведают.

 

— Так вот, я вынюхивал и выведывал.

 

— И что ты выведал?

 

— Что силёнок у вас никаких нету. Для этого большого ума не нужно.

 

— Так они по-твоему смогут захватить город?

 

— Не смогут. У них тоже силёнок нету.

 

— Это тебя забавляет? Тебе весело?

 

— Что тут весёлого? Когда бессильный бьёт бессильного, крови от этого меньше не бывает.

 

— Ты издеваешься надо мной? Просишь за девку, сам издеваешься!

 

— Как же я над вами могу издеваться? Вы спрашиваете, я отвечаю. Издеваются победители. А какой же я победитель!

 

— Ты не победитель, ты изменник! Аргивяне сожгли твою деревню, а ты работал на них. Ты умрёшь плохой смертью. Хуже не бывает!

 

— Бывает. Смерть, которой умер твой отец…

 

***

 

В дверях, когда их уводили, они столкнулись с Креонтом. Тот оглядел их с ног до головы, махнул рукой, но потом вдруг приказал слуге воротить их.

 

— Так ты не узнал меня, или сделал вид? — спросил он мужчину

 

— Меня отец учил: узнавать нужно тех, кто хочет, чтоб его узнали. А по вас не поймёшь, хотите вы того или нет.

 

***

Креонт встретился с ним через день после падения Кадмеи. Камень из пращи едва не размозжил голову. Он потерял сознание и скатился в ров.

 

Очнулся от боли и жажды. Открыл глаза и первое, что увидел — детское лицо, круглое и смуглое. Креонт вглядывался в это лицо, силясь понять, какая связь между этим личиком и адской болью, раздирающей виски. Девочка смотрела с любопытством и без страха.

 

«Ну-ка, что ещё там? — раздался вдруг неподалёку мужской голос. — Что ты там ещё высмотрела девчонка? Эка невидаль, мертвец! Этого товара нынче завались. Одежонка на нем неплохая, но в крови. А кровь мертвеца тянет в могилу, не тронь одежду, меченую кровью. И вообще, война, Ирида, плохая разжива. Вообще, войну, по-моему, затевают те, у кого в постели с бабами не ладится… Э, да он живой. Это хуже, мертвецы народ пристойный и покладистый. Пошли отсюда, пусть помрёт, ему же лучше будет».

 

«Они ушли?» — Креонт наконец сумел произнести то, что хотел.

 

«О ком спрашиваете?»

 

«Помоги мне. Это ведь не трудно».

 

«Во-первых, это ещё как трудно. Во-вторых, не вижу резона вам помогать.

 

«Я мог бы отблагодарить тебя».

 

«Потому и не вижу резона. Этой девчонке я помогаю именно потому, что она, хвала богам, ничем отблагодарить не может. Нету ничего ненадёжней благодарности. Помогите себе сами, язык болтает, значит, ноги пойдут. Прощайте. Желаете благодарить, благодарите богов.

 

Мужчина повернулся и быстро, не оборачиваясь, зашагал вперёд. Креонт попытался встать, но от полыхнувшей боли в темени снова потерял сознание. Когда он открыл глаза, вновь увидел перед собой ту девчонку. Она сидела перед ним на корточках, склонив голову набок, словно в задумчивости.

 

«Ну, что тебе ещё! — зарычал Креонт, кривясь от боли, которую причиняло каждое слово. — Пошла прочь, идиотка!»

 

Однако та, завидев, что он ожил, восторженно замычала, закивала головой и вдруг что-то протянула ему. Скосив глаза, Креонт увидел в её руке два каштана и сухую ячменную лепёшку. Мысль о еде показалась ему отвратительной, но он понимал, скоро вся эта нищенская провизия ему очень даже понадобится. Он попробовал сесть, боль вновь прошила голову, но её уже можно было терпеть. Девочка схватила его за локоть, стремясь, видно, поднять его на ноги.

 

«Погоди, — пробормотал и раздражённо отвёл её руки. — Мне надо... передохнуть».

 

Девчонка поначалу непонимающе нахмурилась, потом торопливо закивала. «Как хорошо общаться с глухонемыми, все понимают с полуслова, но не кричат об этом», подумал Креонт и даже усмехнулся. Девочка, завидев это, тоже расплылась в улыбке. Но затем насупилась и решительно вцепилась в его локоть. Вместе они поднялись на ноги, затем выбрались по скользкому глинистому склону наверх изо рва. Креонту показалось, что минула вечность. От вновь нахлынувшей боли и головокружения его стошнило.

 

«Ну и что теперь?»

 

Девочка вновь наклонила в задумчивости голову набок, затем вытянула вперёд правую руку, а пальцами двумя левой принялась забавно перебирать, изображая быстро идущего человечка.

 

«Там — дорога?» — дошло наконец до Креонта. — Дорога на Город. Да?»

 

Девочка неуверенно кивнула.

 

«Эй, Ирида! — на краю рва вновь выросла фигура мужчины. — Сколько прикажешь тебя ждать?»

 

Девочка испуганно закивала и с ловкостью взлетела вверх на насыпь.

 

«А вы, господин, — мужчина вдруг глянул на него из-под бровей с враждебностью, — оставили бы её в покое. Много чести для неё, убогой!..»

 

***

 

— Ты тогда ошибся, старик, что не помог мне, — усмехнувшись, сказал Креонт. — Может, живым был бы.

 

— Позвольте в этом усомниться. Отец мой опять же говаривал: помогать сильному — все равно, что тигра из болота вытаскивать.

 

— Ну а как же — жалость?

 

— ? Жалость? Мне было жалко моих овец. Они сгорели в овчарне, потому что не смогли отворить калитку, понимаете? Будь они людьми, открыли бы щеколду. Но они — тупые овцы, они ждали, когда это сделаю я. Я бы и сделал, но люди, что жгли деревню, били кнутом по коленям и валили на землю, как только я дотягивался до щеколды. Один из них отворил калитку и сказал: Поди к своим овечкам. Я понял: если зайду, они меня обратно не выпустят. И я стоял и слушал, как кричали мои овечки. Можете считать меня бездушной тварью, но мне никого не было так жаль, как моих овечек. Хотя вот её, — он кивнул на девочку, — мне жаль. Помогите ей. Она вам, помните? Лепёшечку…

 

Креонт усмехнулся и кивнул.

 

— А ты, — он искоса, дабы не видеть синяков и ссадин, глянул на девочку. — Помнишь меня— он ткнул пальцем себя в грудь.

 

Девочка, посмотрев на него, в страхе прижалась к мужчине.

 

— Помнит. У увечных память хорошая. Так как же насчёт неё?

 

— Подумаю. Обещать не буду…»