Однажды она вернулась...

Почему мне сегодня не спится? Лунный свет ещё пробивается в окно, задёрнутое плотной гардиной, но там, очень далеко, уже чуть брезжит рассвет. Меня разбудили голоса, оживлённые, беснующиеся. Какой-то посторонний шум извне. Люди, люди, много людей, снуют по дому с тазами и вёдрами. В моей детской прямо на полу разложена новая скатерть, совершенно посторонние тёти высыпают из тазов на неё горячие баурсаки – маленькие прямоугольники из дрожжевого теста, обжаренные в кипящем масле.
«Женщина, вы меня слышите?» - понимаю, что голос обращён ко мне. Но какая я женщина? Мне четыре года.
Вспоминаю детально вчерашний вечер. Мама накрывает на стол, ждём к ужину отца. Он сегодня долго возится в сарае со скотиной. Мама такая уютная, в домашнем халате с убранными под платок волосами, несёт пиалы к столу и, вдруг с грохотом падает, оглушая вечернюю тишину звоном разбитой посуды. «Мама, что с тобой? Мамочка, вставай, мне страшно!» - не отвечает. Я лежу на её ещё тёплой груди и громко всхлипываю. А потом темнота… Сквозь обрывки сна и помутнённое сознание слышу тяжёлый вздох отца.
Я в комнате перед дверью, густо выкрашенной голубой краской. От долгого смотрения на дверь весь мир вокруг тоже кажется голубым. Очнулась я от бьющего в глаза яркого света, он был таким пронзительным и ослепляющим. На меня бесстыдно уставившись своими бездонными глазницами, смотрели четыре лампы, дико крутящиеся во все стороны. На стене беспрестанно тикали часы, время от времени пускаясь в нелепую пляску, корчились и вздрагивали тугими стрелками.
«Женщина, женщина, как вы себя чувствуете? Если слышите, сожмите мне руку!»- звенит эхом в ушах даже не голос, а визг, издающий металлический скрежет. Как я себя чувствую? Я чувствую себя огромным невесомым облаком и не могу пошевелить ни единой частью своего раздутого тела. Меня везут куда-то вдоль выкрашенных в белый цвет стен. Подо мной всё трясётся и громыхает. Лишь в конце коридора красиво стелется ровный мягкий свет. Из своего положения лёжа я не вижу, но очень явственно подсознательно ощущаю - этот свет греет и манит меня. Я знаю, что там хорошо и очень хочу идти на свет! Нескончаемые коридоры моего сознания выталкивают из-за поворота Её.
«Мама, мамочка, мамулечка!» - я тяну к ней руки, но она не отвечает. Она грубо, быстро, неистово отталкивает меня и только, оставшись далеко позади, грустно смотрит мне вслед. На ней красивое пёстрое шёлковое платье из ткани «узбечка» и неизменный платок, из-под которого выбивается толстая коса чёрных смоляных волос.
Отец всё так же сидит на табурете, таких я после никогда не видела: зелёный табурет, верх которого образовывался деревянным треугольником, из углов его вниз спускались три металлические ножки. Он плакал, первый раз в жизни я видела плачущего мужчину, и им был мой отец, старый и седой с трясущимися плечами. Я его не узнавала.
«Доктор, она очнулась от наркоза! Как ты всех напугала, бедолага!» - меня уже тошнит от этих чужих голосов: «Доченька, не спи!» Какая я вам доченька? У меня мама умерла. Гладит меня по руке: «Бедняжка, и мама у неё умерла, и муж её бросил. Звонили уже и муж, и мама. Ждут тебя». Вот дура, тараторит, как сорока, не знает ведь, что мамы у меня было две, а муж правда, бросил давно, ещё в прошлой жизни.
Всё вокруг долго ещё было таким неестественно-огромным и только я, маленькая девочка, бродила внутри больничного судна, зачем-то поставленного у кровати, заходила внутрь клеточек, образованных рисунком, местами ободранного, линолеума. Боялась застрять в них и бежала, бежала… пока всё не вернулось на свои прежние места, выталкивая меня из рыжих клеточек дешёвого, обшарпанного пола.
В окно ярко светило солнце, заливая светом белую больничную палату. А мне так хотелось в комнату с голубой дверью… к маме. Она не забыла обо мне. И однажды вернулась, чтобы я осталась здесь, в этой уютной жизни, пекла вкусные лепёшки детям и вспоминала её.
P.S. Все описанные в рассказе действия происходили со мной в реальности, всплыв в моём мутном от наркоза мозгу после операции. Мои мама и папа – это бабушка с дедушкой, у которых я воспитывалась с двухмесячного возраста. Всё чистая правда. Хотя иногда похоже на мистику.

Проголосовали