Внешний долг шулера Другораки

* * *
Уберите со стойки эту пошлую надпись, или я спорчу вам табло. Что значит, пива нет и неизвестно? Зачем тогда торчать за стойкой, как поц? Ну, вот ещё, ничего не поделаешь. Слушайте, что надо делать. Пойдёте на кухню и скажете Самику, что пришёл Ахиллес. Возьмёте четыре литра портера, миндальные орешки и шесть порций свеженьких раков. Портер вы принесёте со льдом, а раков с укропом и в кипяточке.
 
Можете не извиняться, дядя Ахиллес вас уже прощает. Причем здесь, наливать в долг? Что вы знаете о долгах, юноша… я пью в неограниченный кредит. Вы же не мой банкир, зачем распускать пары! Скажите, какой вы танкер с Аделаиды… есть, есть у меня деньги. И совесть есть, особенно перед завтраком. Однако в долг я никому не даю. Почему называю Самвела Звиядовича Самиком? Хороший вопрос, и тоже о долгах. Сядьте здесь и слушайте сюда.
 
Руки мои уже довольно не те, однако заработали себе на обеспеченную старость, на то никчёмное и счастливое время, когда не терпится забыть всё, что претерпел ты по молодости. Некому вспомнить про старого Ахиллеса. Но в двадцатые годы имя Другораки вполне звучало, стоило съехаться в катран у Тигуша игрокам по первому классу. Как, во что играли? В салочки, разумеется!
 
Малыш, мы играем в покер. Правда, в последние годы я обожаю бридж, но этот спорт не требует кисти – скорее, усидчивости… кисти руки не требует, младенец, а не кисти художника. Ты сомневаешься, что покер – это вид спорта? Посмотрим. Есть у Самвела колода карт? Поищи там в ящике, под несгораемой кассой. Одна нераспечатанная ещё должна бы остаться. Дай сюда.
 
Рубашка цела? Если и нет – не графья, на кухне помоемся. Раздай колоду одной рукой. Не можешь? А перетасовать? А подложить, скажем, парочку тузов вон тому лоху, что за дальним столиком – третий слева? Наколдовать себе королевский покер? И чтобы на полном серьёзе!
 
По-твоему, не спорт? Может, цирковой фокус? Ты меня просто расхохотал. Да, я как раз смеюсь. А ведь тут только азбука. Арифметика начинается с угадать сумму червонцев, лежащих возле нужного клиента. И сбавить эту сумму практически до нуля. Почему практически? Надо же что-то дать взамен. Например, чувство обретённого житейского опыта. И капельку денег на утреннего извозчика.
 
Смогли бы вы взять с человека немножко денег и получить за это спасибо? Вот видите. Вам не дожить до лучших времен, младенец. Считайте в уме хоть до тысячи, всё равно вы умрёте неучем. Конечно, если кому-то выпадет попасть в хорошие руки… порой и не такое случается.
 
Мы с Самиком влипли как-то в хорошенькую переделку, когда чека накрыла два стола у Доси Забегайло. Открылась беспорядочная стрельба, а я любую беспорядочность терпеть ненавижу. Начиная с предреволюционных времён, у меня убираются две домработницы — и обе соревнуются за лучший порядок, причём наравне со мной. Выигравшей плачу я, проигравшая платит мне. Об остальных подробностей помолчим, но я всегда при даме, как туз при короле. Что очень удобно, за те же деньги.
 
На четвёртой сдаче у Доси к нашему столу подсаживается некий фрайер, и пока я собираюсь с раскладом, успевает не очень грамотно передёрнуть. Хрустя крахмальными манжетами. Смотрю внимательнее: ба! Да это же Гоша Чугуев, комиссар из Ростова! Мы выросли в одном дворе на Пересыпи. Тогда я звался не Ахиллес, а попросту Хиля. Чугуева кликали, как водится, Чугунком, но дрались-то мы с огольцами из переулка Самвела. Потом Чугунок примкнул, по бедности и недомыслию, к красным, а я попал к картёжникам, и мы слегка разминулись. От его родной бабушки я слыхал, что Гоша-Чугунок с полгода как комиссарит с ростовского губчека.
И вот ведь какая встреча!
 
Чугуев загодя чует, что я его немножко спалил, и семафорит: утихни, я тут не с частным визитом… ну, ясно, пасёт кого-то. Ото ж, но игра есть игра! Я взял за столиком примерно двести лимонов, однако денег у Чугунка не случилось, и комиссар заявил, что ставит американку. Это значит, проигрыш на желание победителя. Я только кивнул, боясь, что голосок мой выдаст козла. До хрипоты, помнится, хотелось обнять комиссара и врезать Досиным канделябром по белобрысому кумполу: куда ты сдуру лезешь, чертяка?!
 
Ещё и передёргивать тянется, щучий сын... Но тут Самвел хватает Чугунка за руку, и из-под чугуевского лацкана падает к ногам трефовая краля. Эх, били бы чекиста до полусмерти, когда бы не шепнул я Самику два-три словечка… в общем, оттащили Чугуева в сторону и снова сели играть. Он полежал-полежал – глядишь, и очухался. Глянул на часы, да как крикнет: «А ну, стоять! Работает угрозыск!»
 
Само собой, дураков нема – все ломанулись в окна. Беспорядок начался. Семерых положили сразу. Чугунок рукоятью нагана свалил на пол грузного Кобчика. Мерно, как по нотам, опустил ему почки, потом выкрутил локти, приговаривая: «С полгода я тебя вываживал, стервятник ты этакий!» Тоже мне, рыболов хренов!
 
Нас с Самиком вывели к стеночке и, как классово бесполезных, собирались шлёпнуть по холодку, на лёгком катере — к такой-то матери… но комиссар сказал: годи до рассвета! Мы ждём указаний из штаба округа. Или что-то в этом роде, не помню.
 
По правде сказать, он ждал, когда под утро хорошенько стемнеет. Когда в катране затихло, зашёл Чугунок в кладовку, где мы с Самвелом связанные валялись, и говорит: «Ну, Хиля, что там с американкой? Есть пожелания по внешнему долгу?» Я говорю: «Есть одно. Выпусти отсюда Самвела». Самвел сказал… нет, я не буду это повторять. Нехорошо он сказал. Но Чугуев молча вытолкнул его за ворота. А потом вернулся и говорит: а тебя я, горе моё, собственной рукой завтра шлёпну!
 
Я много размышлял, до рассвета. Пытался понять, почему мама больше так и не объявилась, уйдя на Привоз за рыбой, когда мне было три года. И в какую из октябрьских ночей моего несусветного батюшку зарезали турки-контрабандисты, когда мне годик исполнился. Сироты – дети Божьи. Грех жаловаться, если жизнь так удалась, как моя. Хороша была песня, да вся под утро и спета.
 
А наутро лязгнули засовы, повели парнишку на расстрел… часа через три конвоиры вывели меня и прислонили лбом к каменной ограде. Птички надрываются, цветочки и все дела, но мне природа, словно прошлогодний расклад. Лоб покрестил, помолился… короче, убил на всё пол-секунды. Прикрыл глаза – в последний раз по собственной воле – и говорю:
– Чугунок, целься в затылок! Не хочу посмотреть в глаза: боюсь, захочется плюнуть…
 
Ничего на это комиссар не ответил. Скомандовал: пли! Пуля ударила в верхнюю часть спины и ушла куда-то под правую ключицу. После чего я сразу и без провожатых покинул чёртову юдоль бесконечных скорбей… но таки выяснилось, ненадолго.
 
По приказанию Чугунка конвоиры промахнулись, а для солидности комиссар аккуратненько прострелил мне плечо. И поставил в отчете птичку. У нашего комиссара, как я в больничке услышал, имелся приз за пулевую стрельбу – именной маузер от командарма Сорокина. Ну, дважды у нас ни за что не расстреливают, списали меня из лазарета через пару недель. И отпустили домой за полной ненадобностью. Но с правой кистью с тех пор беда. Вот почему – бридж.
 
Отчего не выпустили вместе с Самвелом? Ну, тогда бы к стеночке поставили Чугунка, и вряд ли кто из расстрельщиков промахнулся! А так, про Самвела, на радостях да под самогоночку, чекисты и подзабыли. Сам-то он ничего не забыл. И вряд ли уже забудет. А ты говоришь, кредит… И где уже мой портер, младенец? Или ты собрался меня байками забавлять?!
 

Проголосовали